"Завещания Орфея" - фильм столь же поэтический, сколько и философский. Это очень своеобразный лирический манифест большого поэта и художника, в котором за три года до окончательного, физического ухода в Зазеркалье Жан Кокто еще раз сформулировал основные темы своего искусства. Но в неменьшей степени это и автопортрет художника, разностороннего, капризного, умудренного годами вечного дитяти, мужчины, любящего мужчин, творца, одновременно постоянного в склонностях и переменчивого в увлечениях, разбрасывающегося, но и всегда возвращающегося в одну и ту же воду. В ту самую воду, в которую нельзя войти дважды только нам с вами, но не ему, Орфею, неизменно вглядывающемуся в ее зеркальную гладь и рассматривающему там лик Нарцисса.

Жан Кокто является зрителю в импозантной своей плоти с самого первого кадра и с самого первою кадра демонстрирует чудеса, на которые никто, кроме него, Поэта, не способен. Он приходит в наш век в костюме XVIII столетия затем, чтобы встретиться с самим собой сегодняшним и с чудаком-ученым, изобретшим волшебный пули, которыми нужно убить Орфея, чтобы возродить Орфея. Как Феникс, он, Орфей, и возрождается, чтобы, приняв свой истинный облик (Жана Кокто, а не Жана Маре, любимца и любовника режиссера, его ученика и его Галатеи), вновь встретиться с той, кто одна мучительней и притягательней всех на свете возлюбленных - со Смертью. Эта Смерть, однако, воплощена не в облике Марии Казарес, но мы этого еще не знаем, потому и не понимаем поначалу совершенного спокойствия Орфея-Кокто при встрече с той, к которой так стремился Орфей-Маре.

Так вопросом, загадкой, тайной - завершается (если завершается) странствие Орфея, так завершается творческий путь в кино Жана Кокто, называвшего кинематограф "сном наяву" и навеявшего нам несколько собственных искусных и нестареющих "золотых снов", которые, по словом одного из его любимых актеров, Жана Перье, "будут жить вечно". Если прав художник и путь величайшего певца в истории человеческой культуры есть вечное возвращение к себе, или вечное стремление сквозь все на свае зеркала потустороннего и искусы смерти - к любви, тогда, действительно, его "сны" мы будем пересматривать и разгадывать вечно, ведь все мы - и поэты, и нe-поэты - хотим (или должны хотеть), в сущности, одного и того же - yзнать любовь, обрести себя и достойно приготовиться (отыскать дорогу) к смерти, что означает - постичь смысл бытия.